Одиссея Грина - Страница 85

Джон Кэйси подхватил мяч и замахнулся.

Болельщики Ди-Си молились молча, скрестив пальцы или перебирая волосы ближайших девственниц. Кэйсилендеры хрипло орали. Жители Пантс-Эльфа, Ирокеза, Флориды и Буффало выкрикивали оскорбления в адрес той команды, которую ненавидели сильнее.

Игрок из команды Ди-Си, находившийся в третьей базе, подался вперед, готовый бежать к «дому», если появится шанс. Кэйси это заметил, но угрожающего движения не сделал. Не желая рисковать, — ведь своим четвертым промахом он бы позволил противнику занять первую базу — Кэйси спокойно и точно подбросил мяч высоко над площадкой, внутри которой стоял отбивающий. Большая Яблоня попал по мячу точно, но, как часто случается, задел один из шипов. Мяч взвился высоко над линией перехода из «дома» в первую базу, а затем стал падать как раз посередине между первой базой и «домом».

Бросив биту в подающего, на что он имел право, Большая Яблоня рванулся к первой базе. Ровно на полпути ему на голову обрушился мяч, отбитый им же самим. Его противник, карауливший первую базу, бросился на перехват мяча, но тоже врезался прямо в него. Билл Большая Яблоня сильно ударился о землю, несколько раз отскочил от нее как резиновый мяч и юзом, на животе, скользнул к первой базе.

Однако базовый защитник из команды Кэйси все-таки поймал мяч и, не выпуская его из рук, сделал выпад в сторону ползущего игрока Ди-Си, который был рядом. Сразу же после этого, решив, что запятнал Яблоню, он высоко подпрыгнул и бросил мяч другому защитнику из своей команды, который прикрывал «дом». Мяч звонко шлепнулся в огромную перчатку-ловушку защитника ровно за мгновенье до того, как игрок команды Ди-Си из третьей базы должен был проскочить в «дом».

Рефери справедливо определил у игрока Ди-Си положение «вне игры» и пригласил его вернуться в третью базу. С этим никто не спорил. Но первый базовый из команды Кэйсиленда подошел к судье и громко заявил о том, что запятнал Яблоню, когда тот рвался к первой базе, и поэтому того тоже нужно объявить «вне игры».

Яблоня категорически это отрицал. Тогда защитник у первой базы заявил, что имеет доказательство — зацепил кончиком шипа правое колено Яблони. Рефери велел Яблоне снять защитный чулок.

— Свежая, еще кровоточащая рана, — объявил судья. — Вы тоже «вне игры».

— Почему это?! — взревел Яблоня, выплюнув табачную жвачку прямо в лицо судье. — Это кровь из двух порезов на бедре и это было еще на предыдущей смене! Этот почитатель Бога-отца — отъявленный лжец!

— А почему же он был уверен в том, что надо осмотреть правое колено? Только потому, что он именно это колено зацепил мячом! — гаркнул в ответ рефери. — Здесь судья — я, и я говорю — аут! — Затем он еще громче повторил по буквам: — А-У-Т!

Решение это пришлось не по вкусу болельщикам Ди-Си. Они засвистели и стали громко скандировать традиционное «НА МЫ-ЛО!!!»

Карел побледнел, но своего решения не отменил. К несчастью, его смелость и твердость не принесли ему ничего хорошего, ибо толпа выплеснулась на игровое поле и повесила беднягу на балке в проходе, после чего началось массовое избиение игроков команды Кэйсиленда. Они, наверное, все погибли бы, если бы вовремя не вмешалась полиция Манхэттена, окружив взбесившихся болельщиков и оттеснив их обушками своих мечей. Карела тоже удалось спасти — кто-то успел перерезать веревку до того, как петля завершила свое дело.

Болельщики из Кэйсиленда тоже попытались прийти на помощь своей команде, но не сумели пробиться к полю и сцепились с болельщиками из Ди-Си.

Стегг некоторое время внимательно следил за свалкой. Ему вдруг захотелось броситься в самую гущу отчаянно дерущихся тел и раздавать удары направо и налево своими могучими кулаками.

Он ощутил нарастающую жажду крови и даже приподнялся, чтобы броситься в бушующую под ним толпу. Но в это самое время огромная толпа женщин, тоже возбужденная зрелищем драки, но в совсем другом смысле, захлестнула его.

10

Черчилль плохо спал в эту ночь. Он никак не мог забыть, каким восторженным было лицо Робин, когда она с гордостью призналась, как надеется, что забеременела от Героя-Солнце.

Сначала он ругал себя — ведь он мог бы и сам догадаться: она должна была оказаться среди ста девственниц, избранных дебютировать на открытии праздника. Она же очень красива, а ее отец достаточно богат и влиятелен.

Затем он стал искать оправдание себе в том, что до сих пор очень плохо знает культуру Ди-Си и относится ко многим ее проявлениям с предубеждением, продиктованным моралью его времени. Никак нельзя относиться к ней, как к девушке начала двадцать первого века.

Наконец он корил себя, что влюбился в Робин. Его отношение к ней больше напоминало реакцию пылкого двадцатилетнего юноши, а не мужчины тридцати двух лет… нет, восьмиста тридцати двух лет; мужчины, который пропутешествовал миллиарды километров и сделал основным своим занятием покорение космоса. А теперь вот влюбился в восемнадцатилетнюю девчонку, которой знакома лишь крохотная часть Земли на крохотном отрезке времени!

Однако Черчилль был практичным человеком. Факт есть факт. А фактом было то, что он очень хотел, чтобы Робин Витроу стала его женой, или, по крайней мере, хотел до того самого момента, когда она ошарашила его своим признанием.

Поначалу он возненавидел Питера Стегга. У него и раньше часто возникала некоторая обида на своего капитана: слишком уж тот был красив и высок, да и занимал должность, которую, по мнению Черчилля, он сам мог бы занимать. Он любил и уважал капитана, но самому-то себе мог признаться в том, что ревнует.