Одиссея Грина - Страница 69

Стегг осмотрелся и только сейчас понял, что он все еще обнажен.

— Ты видел меня прошлой ночью? — смущенно спросил он.

Теперь наступила очередь Кальтропа уткнуться взглядом в землю.

— Я прокрался сквозь толпу в здание и наблюдал за оргией с балкона.

— У тебя есть хоть на грамм благопристойности? — сердито буркнул Стегг. — То, что я ничего не могу с собой поделать, плохо само по себе. Но еще хуже, что ты спокойно смотришь на мое гнусное поведение.

— Почему же гнусное? Да, я наблюдал за тобой, но я ведь антрополог. В первый раз у меня появился шанс засвидетельствовать обряд оплодотворения с близкого расстояния. Кроме того, я твой друг и беспокоился за тебя. Но причин для беспокойства не было — ты сам о себе прекрасно заботился. И другие тоже.

Стегг вспыхнул.

— Смеешься?!

— Боже упаси, нет. Скорее уж, изумляюсь. Может быть, даже завидую. Разумеется, это рога сообщают тебе такую потенцию. Мне вряд ли дана хотя бы малая часть тех веществ, которые вырабатывают твои панты.

Кальтроп поставил поднос перед Стеггом и снял с него салфетку.

— Вот завтрак, какого у тебя давненько не было.

Стегг отвернулся.

— Забери его. Мне тошно. Тошно желудку и муторно на душе от всего, что я вытворял ночью.

— А мне казалось, что ты упивался этим.

Питер застонал с нескрываемой яростью, и Кальтроп успокаивающе замахал руками.

— Я не хотел тебя обидеть, просто никак не могу оправиться от этого зрелища. Давай, дружище, ешь. Смотри, что тебе приготовили! Свежевыпеченный хлеб, свежее мясо, масло и джем, мед, яйца, бекон, ветчина, форель, оленина и кувшин холодного свежего пива. И, если захочешь, будет еще и добавка.

— Говорю же тебе, меня мутит! В меня ничего не лезет!

Несколько минут он сидел молча, разглядывая яркие палатки и снующих возле них людей. Кальтроп присел рядом и раскурил большую зеленую сигару.

Порывистым движением Стегг схватил кувшин и сделал глоток. Затем отложил кувшин, вытер пену с губ, икнул и схватил вилку с ножом.

Он начал есть так, будто ел первый раз в жизни… или в последний.

— Я должен поесть, — извинился он. — Я слаб, как новорожденный котенок. Смотри, как трясется рука.

— Ты должен есть за сотню людей, — согласился Кальтроп. — В конце концов, ты поработал за сто мужиков, а то и за двести.

Стегг поднял руку и прикоснулся к рогам.

— Все еще здесь. Эге! Они не торчат прямо и упруго, как вчера. Они мягкие. А вдруг они будут уменьшаться и отсохнут?

— Нет. — Кальтроп покачал головой. — Когда к тебе вернется сила, а давление крови повысится, они затвердеют снова.

— Чем бы эти рога не накачивали меня, — рассуждал Стегг, — оно должно на некоторое время выводиться из организма. Если отбросить слабость и раздражительность, то я чувствую себя вполне сносно. Если бы только избавиться от этих рогов! Док, ты ведь сможешь их удалить?

Кальтроп печально покачал головой.

Стегг побледнел.

— Значит, мне предстоит пройти через все это опять?

— Боюсь, что да, мой мальчик.

— Сегодня ночью в Фэйр-Грэйс? И следующей ночью еще в одном городе? И так пока… До каких же пор?

— Питер, извини, но я не знаю, сколько это длится.

Стегг сжал его кисть своей ручищей так, что Кальтроп взвыл от боли.

— Извини, док. — Питер отпустил его. — Но я опять возбужден.

— Что ж, — Кальтроп потирал кисть. — Есть одно предположение. Раз все это началось в зимнее солнцестояние, то, возможно, закончится в летнее, то есть двадцать второго июня. Ты символизируешь Солнце. По сути, этот народ смотрит на тебя буквально как на воплощение Солнца. Особенно если учесть, что ты снизошел на пылающем железном коне с небесных высей.

Стегг уткнулся в ладони, размазывая слезы по лицу. Кальтроп нежно гладил его голову, но и сам не мог сдержать слез. Он понимал, как тяжело сейчас капитану, если он, человек стальной воли, плачет, как ребенок.

Наконец Стегг встал и направился к ручью поблизости.

— Я должен искупаться. Я весь грязный. Если уж быть Героем-Солнце, то хотя бы чистым.

— А вот и они, — указал Кальтроп на толпу, поджидавшую Стегга в полусотне метров, — твои преданные почитатели и телохранители.

Питер поморщился.

— Сейчас я ненавижу себя. Но прошлой ночью восхищался тем, что могу сделать. Мне было все дозволено, все внутренние запреты были сметены. Я переживал то, что является заветной и тайной мечтой каждого мужчины — получить неограниченные возможности и иметь неистощимую потенцию. Я был Богом. — Он остановился и снова схватил Кальтропа за руку. — Проберись на корабль! Достань ружье и попробуй пронести его мимо охраны. Выстрели мне в голову, чтобы не нужно было проходить сквозь это снова.

— Извини, но, во-первых, я не знаю, где взять ружье. Том Табак сказал мне, что все оружие вынесено с корабля и заперто в укромном месте, а во-вторых, я не смогу тебя убить. Пока есть жизнь, есть надежда. Мы еще выпутаемся из этой переделки.

— Как?

Продолжить разговор не удалось. Толпа пересекла поле и окружила их. Прямо в уши ревели трубы, грохотали барабаны, визжали флейты и дудки. Мужчины и женщины старались перекричать друг друга. Стайка молоденьких девушек настаивала на том, чтобы выкупать Стегга, а затем растереть полотенцем и надушить. Напиравшая толпа оттеснила Кальтропа.

Постепенно самочувствие Стегга улучшилось. Массаж, сделанный ловкими девичьими пальцами, развеяв уныние, и, когда солнце подошло к зениту, силы начали возвращаться к нему. К двум часам дня жизнь в нем била через край, и он уже хотел приступить к делу.